Сыробоярская (по мужу Франтова, по второму мужу Никифорова) Любовь Николаевна | 12.02.2019 10:10
Бабушка Буба, моя прабабушка.
Прозвище её, появилось из-за того, что я, маленькая, не могла выговорить её имя — Люба, а говорила Буба. Так и повелось.
Не у всех детей были прабабушки, да ещё и в кругу постоянного общения. Я её очень любила. Вкусную еду, ласковые руки, добрую улыбку. И, конечно же, её рассказы о прошлом. Такое можно было прочесть только в книжках, а тут живой свидетель и участник.
Даже простое перечисление захватывает дух. Дворянская семья, рождение в поезде, институт благородных девиц, приезд царя, революция, замужество, Гражданская война, борьба с бандами на Тамбовщине и басмачами в Средней Азии, где-то в промежутке рождение дочери, работа машинисткой в генштабе; первого мужа репрессируют, второй муж — генерал… Война, дежурство на крышах под звуки сирен, эвакуация, рождение внука, возвращение в Москву, рождение внучки, похороны Сталина.
Сколько себя помню Буба была всегда подтянутой, следящей за собой и выглядевшей на 20 лет моложе. Она вставала самая первая и готовила завтрак, давая всем досмотреть утренние самые сладкие сны. У неё всегда были крема и духи, на голове причёска из парикмахерской с неизменными голубыми кудряшками. К ежедневной гимнастике. уходу за собой и аккуратности её приучили ещё в институте. Как сейчас помню: она стоит за креслом, придерживаясь, и по очереди поднимает ноги на высоту талии. И это 80 летняя старушка!
И после семидесяти за ней ещё ухаживали мужчины. А в 80-90 она как ребёнок радовалась и взахлёб рассказывала, что на улице её посчитали 60-70 летней. Когда в 1980 году мы поднимались на смотровую площадку Исаакиевского собора в Питере, она 82-летняя, не сильно отстала от меня, 12-летней.
Семья Сыробоярских во дворе собственного дома, г. Темников , приблизительно 1910 год, из семейного архива
В городе Темников Тамбовской губернии жила обедневшая дворянская семья. Отец, Николай Ильич, служил в Дворянской опеке, а мать занималась домашним хозяйством и детьми. Мария Яковлевна, будучи беременной, отправилась в гости к старшей дочке своего мужа (от первого брака). Зина была замужем за офицером, который служил в Польше. На обратном пути, в поезде и родилась Любочка 26 июля (сс) 1898 года.
Любочка и Марусенька Сыробоярские, приблизительно 1903 год, из семейного архива
У неё были две родные сёстры: Варя, старшая, и Маруся, младшая. Варя училась в том же институте благородных девиц, а Маруся воспитывалась дома. Семья была не сильно обеспеченная, учёбу девочек оплачивало дворянское собрание города.
Бабушка Люба вспоминала, что тогда очень не хотела ехать в институт, плакала и просила оставить её дома. Но всё уже было решено. До станции надо было ехать на санях, стояла зима и ямщик укутал её в медвежью полость.
Вот как она сама описывает первую поездку в институт: «Как сейчас помню этот вечер, когда я маленькая попрощалась с родными, у ворот стояла серая тройка которой правил татарин, меня провожали папа и дядя, было десять вечера, дорога до станции Торбеево шла полями, лугами, лесом, на небе зажглись звездочки, я ехала и думала куда меня везут из родного дома и слезы застилали мне глаза.
А когда мы ехали на лошадях была уже ночь, мы остановились на постоялом дворе, где меняли лошадей, это была мордовская деревня, нам согрели самовар, сварили яички, отрезали ломти чёрного хлеба и напоили чаем, так мы легли на лавки и немного поспали, в 4 часа утра нас разбудил ямщик, сказал: «Вставайте, поехали дальше» и так мы доехали до станции Торбеево Моск. Казанск. ж.д.
Первый раз я увидела железную дорогу, всё было интересно. По железной дороге мы доехали до города Тамбова, наняли извозчика и поехали на улицу «Частная» к тёте, папиной родственнице которую я ни разу не видела, она нас встретила, посмотрела на меня и сказала какая маленькая зеленоглазая, ну расспросила как доехали и т.д. Потом папа повёз меня в институт, помню большие каменные ограждения, ворота, у ворот стоял швейцар в ливрее, поговорил с папой и нас пропустили. Надо было представиться начальнице графине Генненберг, прошли в красную приёмную, к нам вышла высокая, величественная женщина, погладила меня по голове, поговорила с папой и сказала что бы я попрощалась с ним и шла переодеваться в казенную форму, я стала прощаться с папой и заплакала, начальница позвонила, вошла классная дама, и я простилась с папой, заплакала и мы пошли в специальную комнату там меня переодели с ног до головы в казенную камлотовую форму бордового цвета, в белые рукава и белую пелеринку и классная дама француженка повела меня в класс, я захватила с собой шкатулку в которой была ручка, карандаш, резинка и моя любимая куколка, меня посадили на первую парту, рассказали о режиме и т.п.»…
В институте нравы были строгие, питание скромное. Изучали Закон Божий, Русскую словесность, чистописание, математику, историю, географию; занимались рукоделием, музыкой и гимнастикой. К языкам был серьёзный подход. Один день немецкий, другой французский, на русском разговаривать нельзя было — за эти строго следили классные дамы.
«В этом классе мы учились, в этом классе делали уроки, за столиком всё время сидела классная дама, день француженка, день немка, бегать нам не разрешалось, везде ходили парами, утром на молитву в большой зал где были все классы, завтракать, обедать, ужинать всё парами, перед обедом дежурная читала молитву «Отче всех, на тя, Господи, уповаем и ты даёшь нам пищу» и т.д. не помню дальше. Гулять ходили в сад парами и с нами дежурила классная дама, бегать было нельзя только ходить, громко смеяться и разговаривать тоже было нельзя, а когда мы достаточно овладели французским и немецким языками, заставляли говорить день на французском, день на немецком языке, день у нас был танцев, день гимнастики с палками в специальных гимнастических костюмах.»
Сыробоярская Люба в институтской форме, 1910-е гг, Тамбов, из семейного архива
Посещения были редкие, тех кто жил в Тамбове и окрестностях на праздники (пасху и рождество ) отпускали домой. Родители Любы жили далеко, она к ним ездила только на рождество и на летние каникулы.
Мама болела чахоткой. «Когда я была в четвёртом классе меня постигло большое горе, пришла телеграмма, что у меня умерла моя мама, у неё был туберкулёз, меня позвали в красную приёмную и там начальница мне сообщила эту горестную весть, надели мне чёрный передник, и когда мы шли парами в столовую по лестницам то я слышала шёпот «сиротка идёт». Не буду рассказывать сколько ночей я проплакала.»
«Когда я была в младших классах, к нам приезжал царь Николай со всей своей семьёй, т.е. жена Александра Фёдоровна, дети Татьяна, Мария, Анастасия и наследник Алексей, которого человек в черкесской форме держал на руках. Царь Николай погладил нас по голове, мы спели гимн, помахали им и они уехали.» Этот день был как праздник. Все были в возбуждении, с праздничными причёсками и горящими глазами. Да кормили их в этот день получше и дополнительно угощали вкусненьким.
Революционные настроения чувствовались даже в таком закрытом заведении: «Со мной вместе училась Галя, Валериана КУЙБЫШЕВА сестра [она 1901гр — вроде должны были в разных классах учиться], она была приходящая, в старших классах она приносила нам запрещённые, революционные книги, я в церкви пела на клиросе и как-то стащила там свечку и вот ночью когда мы в дортуаре (спальня так называлась) легли спать, я вытащила свечку прилепила к тумбочке и стала читать, зачиталась и не заметила как дежурная классная дама(«горбатая» немка) в своём ночном халате незаметно подошла ко мне и вцепилась мне в плечо штейензи аüф, я испуганная вскочила, она велела мне встать у колонны, руки назад, в дортуар был полумрак и так я простояла полтора часа, а потом она в следующий заход велела мне пойти спать. И ещё я попалась с революционной книгой в туалете, тогда мне задали учить громадное стихотворение по-немецки. А тут я ещё на уроке Божьем написала в тетради «дорогу женщине», но батюшка был добрый, он мне тихонечко сказал «барышня вырвите эту страничку, а то Вам достанется.»
В феврале 1917 года в институте появились вооружённые люди: «утром к нам ворвались «Советы солдатских депутатов», вызвали начальницу, надели нам красные банты, дали листочки с текстом «отречёмся от старого мира, отряхнём его прах с наших ног и т.д.» Громадные портреты, висевшие в зале царя и его жены, и его матери сорвали порубили, а нас повели по городу Тамбову, и чтобы мы пели по листочкам «отречёмся от старого мира». Потом у нас были ускоренные экзамены, дали аттестаты и нас выпустили.» После институт закрыли совсем.
Люба вернулась домой.
Дома отец её просватал за видного молодого человека, офицера. В этом же году папа Любы умер. «Я стала давать уроки французского языка знакомой девочке, а потом поступила временно в аптеку».
А дальше была взрослая жизнь и октябрьская революция….
продолжение следует